|
2011 03 ВЫСТАВКА Евгения Алексеевича Снежко «Ярославская роспись и ярославский лубок конца 20 - начала 21 века» | |
Ярославский актёр Волков.
|
Ярославские девицы слаще мёда.
|
Крокодил.
|
Яромславские ребята стали мафию корить.
|
Ярославский мужик.
|
2011.03.02 - 2011.03.12
Статья опубликована в журнале "Клуб" №5 за 2011год.
Простой непростой лубок
Искусство сродни стрельбе из лука. Важно не просто выстрелить, но и попасть в цель. Тысячи художников во всём мире ищут свой индивидуальный стиль.
Сначала художник учится, подражает учителю и своим художественным кумирам, потом стремится освободиться от этой зависимости, стать взрослым, самостоятельным.
А при этом еще он живет в определённом времени, связанном с модой на определенные художественные стили. Проще «идти в колее», используя приёмы и образы успешных коллег, сложнее придумать, открыть что-то своё.
Многие искусствоведы говорят, что поиски давно бесполезны, что все возможные варианты уже перебраны, всё «оригинальное», где-то и у кого-то они уже видели. Жизнь это подтверждает.
Отчаянные современные художники уже режут себе животы и вены. Но и это было.
А между тем есть совершенно идеальная для реализация своего «Я» область – традиции. Миллионы туристов ищут не копий надоевших им домов из стекла и бетона, а местные, уникальные артефакты. Людям не интересны румынские, албанские или рязанские подражатели Сальвадора Дали, но они с удовольствием сморят что-то особенное, местное, новое для них.
Евгений Алексеевич Снежко, художник из Ярославля, понял это и обратился к жанру русского лубка. Можно сказать, что лубок – это этапное промежуточное примитивное художественное высказывание, а можно сказать, что это особый художественный язык, которому не одна сотня лет и который сегодня несёт не столько информационную нагрузку, сколько служит идентификатором «свой – чужой». Свой получает от смотрения лубка удовольствие, чужой – раздражение.
Точно так же как и с японским аниме (мангой). Многим, и не только в Японии, эти картинки нравятся, но кто-то их категорически не приемлет.
Самое сложное в лубке – не упростить и не усложнить содержание. Это не заумный скучный трактат, но это и не плакат «Берегись поезда!».
Тяжело объяснить, как добиться баланса традиции и новизны, зато этот баланс легко увидеть, почувствовать в работах мастера.
«Почему лубок – потому что я понимаю его функцию и назначение, - говорит Евгений Снежко. - Все остальное будет красиво, технично, всё что угодно – но не то. Это мало понимают. Очень много мастеров, которые владеют техническими приемами, но неинтересны личностно. Когда настоящий мужик народную культуру понял – он оттуда и идет. Там – сдавливание сюжета, там всё. Остальное – имитация».
К этому жанру художник пришел не сразу – обретению своего языка предшествовала непростая работа. Да и помощь профессионалов понадобилась – и художников, и искусствоведов. Вот как сам Снежко вспоминает о начале своей деятельности:
«Когда я окончил художественное училище, я понял, что не хочу быть заводским оформителем, ничего не хочу рисовать официального – плакатов, лозунгов: это не творческое занятие.
А начал я с музыки. Еще в училище поигрывал. Знакомый парень – толковый гитарист, я у него многому научился: джазовые гармонии, приемы, пел немного. Рядом был клуб. Я, тогда молодой, неженатый, там все свободное время проводил. Понравилась мне музыка: тема, развитие, импровизация, каданс – я этот момент полета обожаю. Уходишь от темы, возвращаешься, тебя оркестр поддерживает…. Охватывает чувство сродни полету. Думаю, а почему когда рисую – такого полёта не испытываю, ведь у искусства одинаковые законы.
Потихоньку начал карикатуры для местных газет рисовать. Виталий Песков, которого я считаю своим учителем, в этом плане был для провинции некой отдушиной. Он реально раскрывал, чем дышит народ. Всё его творчество шло через народ, через народность. Понял я, что нужно – четкое попадание в стиль. А стиль в те годы – это был Песков. Значит, он мне и нужен, чтобы получать от графики такое же удовольствие, как от музыки.
Поеду к нему в «Труд», решил я. К нему очередь художников: «Кто к Пескову последний?». Каждый – с пачкой работ. Чтобы это сито пройти – о, сколько усилий надо… Раз в неделю, по четвергам он этот отбор делал. «Это провинциально, это вчерашний день… а это ничего». Чуть что – сразу жестко: «Ты рисовать не умеешь». Я служил в Таманской дивизии, эту московскую жесткость сразу почуял. Но она и пошла на пользу.
К лубку позже перешел. Стал копать глубже. Был у меня альбом ксилографии 18 века. В Третьяковке была выставка лубка. Для меня это было круче любых картин. Даже на классиков не пошел глядеть – насколько это круче. Какая там живопись – вот он, дух-то. И вот я пошел в лубок, и он меня засосал.
Кино – продолжительный вид искусства, карикатура – одномоментный. А лубок-то – думаю, совсем другое. Идет искажение плоскости, многоплановость, временное, информативное – лубок подтягивается где-то до иконы.
И все так … сам жанр лубка настолько закрывает всё – там ты не выглядишь ни пошляком, ни обиженным на государство, ни каким-то диссидентишкой, а просто делаешь своё дело, и он в себе всё заключает. Вот полет-то где! То, о чем я думал, то, чего искал. Импровизация. Вот она, параллель.
Язык лубка мы обсуждали с искусствоведом Вороновым – он приезжал к нам в Ярославль. Ему было 70, а мне 30 с хвостиком.
Тогда на фоне полной духовной безграмотности стали модны поиски новых течений – в здоровье, религии. Я тоже тогда как раз не ел мяса, не пил, не бегал за женщинами – мне надо было понять многое. И действительно, когда постишься, не пьешь, не ешь – сознание перестраивается.
Кругом народ в стаи собирается, там надо выпивать, тусоваться, а делать ничего не надо. А я уже не понимал этих ненужных бесед.
И когда я приехал в Андроников монастырь, я эти иконы воспринимал как объемный телевизор – я смотрел глазами мужика ХУ века. Я Воронову говорю: вижу, в иконе фон сзади летит, как на голографии, даже складки одежд шевелятся. Отказавшись от еды, я смог воспринимать икону, как иконописец 400- 500 лет назад – ведь тогда тоже постились и молились перед началом работы. Столбовые вещи в родной культуре проходят через мозг.
Тогда я начал понимать, почему это искусство так воздействовало, почему христианство было так сильно, почему народ в храмы ходил… Когда искусство слито духовно с философией, тогда и живет. А все остальное – личные потуги, самолюбование: «Ах, я какой хороший». Сейчас у нас в основном в живопись играют. А мне кажется, настоящая живопись – философская иллюстрация в цвете. Все остальное – ремесло: что корзинку сплести, что картинку нарисовать.
Смысл моей работы простой – пробуждать национальное самосознание средствами народной художественной культуры. Единственное осталось – народная художественная культура. Если уж этого не будет… Вот недавно модно было искать какую-то национальную идею. Её нельзя искать – а то ведь до того доищемся, что начнем кричать «хайль Гитлер». Надо сперва пробудить национальное самосознание. И на этой почве уже и вырастет то, что надо.
Лубок – это как иллюстрации к летописи. Он отражает русское время. В столице гонятся за новым, тут исторического горизонта не видно – одни башни. А лубок надо понять, пропустить сквозь себя, полюбить. Ведь чем больше, глубже культура, тем труднее сбить человека. А если культуры не будет, трудно нам будет удержать свое же пространство».
Вовк Игорь Птрович
Метальникова Валентина Владщимировна
ВОЗВРАТ В АРХИВ 2010-2011
ВОЗВРАТ НА ГЛАВНУЮ СТРАНИЦУ САЙТА |